он, в меру своих возможностей, всячески берег. И этим гордился.

Теперь с такой же заботой он относился к своим прихожанам. И когда николаевские старики и старухи хвалили его: «Вы так похожи на, Царство ему Небесное, вашего деда», он испытывал удовлетворение своей новой работой, оставаясь в душе замполитом.

Здесь, в Николаевке, он похоронил свою жену — погибла в автокатастрофе. На руках осталось трое малолетних детей: мальчик-восьмиклассник и девочки-дошкольницы. Но люди везде люди: прихожане окружили его вниманием, его дети стали заботой всего села.

С болью в сердце он замечал, что его земляки с каждым годом живут все хуже. Украину ограбили и обокрали, и кто — свои, но не рядовые граждане, а те, к кому еще недавно записывался на прием. И потому он, отец Артемий, майор запаса, вступил в Союз офицеров. Как в прошлом защищал своих подчиненных, теперь защищал своих православных прихожан, которых заокеанские проповедники зазывали в свою веру.

Сейчас один из них стоял перед ним. Не верилось, что это сын украинца пришел на родину своего отца опустошать души гражданам некогда великой державы.

Темно-синие глаза проповедника светились радостью встречи, прямые светло-русые волосы были явно славянского происхождения. И все же этот дружеский взгляд, и эти радостные темно-синие глаза, и эти прямые светло-русые волосы настораживали: такого человека люди легко могут принять за своего, поверить его слову. И не каждому придет в голову, кто это, откуда он и зачем тут появился с дружеской улыбкой на лице. Теперь колонизаторы приходят, дружески улыбаясь, иначе нельзя — абориген может схватиться за автомат.

Отец Артемий имел надобность задать проповеднику несколько вопросов, но тот сам стал спрашивать:

— Вы на машине?

— На машине.

— Вы не могли бы мне показать свой город?

— Могу, но уже скоро вечер. К тому же зимой наш город теряет некоторую прелесть.

— Но некоторая прелесть остается? — улыбнулся проповедник. Несмотря на молодость, проповедник Смит дал понять опытному политработнику, что он по части осторожности его превосходит.

Уже когда машина катилась по набережной, проповедник сказал:

— Хоть у вас и демократия, но я, смею заметить, в своем номере обнаружил как это у вас называется, «жучок».

— Я тоже смею признаться, — в свою очередь, в том же тоне ответил отец Артемий, — если кому и потребовалось такое устройство, то разве что фирме, которая вас обслуживает. Для украинской госбезопасности по нынешним временам это непозволительная роскошь.

— Я вас понимаю.

С каждой минутой отец Артемий убеждался, что гость довольно хорошо говорит по-русски, видимо, не один год штудировал этот трудный для иностранца язык. Его учителями наверняка были люди, жившие в России, а вот офицера Чепика не обучали американские словисты, и его познания в английском ограничивались учебником для военных академий.

Постояли у памятника воинам-освободителям. Гость обратил внимание, что за взятие города погибло очень много русских солдат.

— Немцы тоже умели воевать, — произнес отец Артемий. — Но и немцев полегло немало.

— А где их кладбище?

— Не ведаю, — ответил гид. — Было в восемнадцатом. Потом — в сорок первом. Последнее — в сорок третьем. Немцы к нам регулярно приходят. Потом их выпроваживают, как и всяких захватчиков.

— Но их уже нет и не предвидится, — заверил гость.

— Это как посмотреть, — щурясь от морозного солнца, ответил отец Артемий.

Гость лучше, чем кто-либо, знал, с чем пришли американцы. Знал, конечно, и его отец, коль поспешил на свою родину и не остался ни на Кубе, ни в Москве.

— Вы с моим отцом знакомы?

— Я друг его друзей.

— Скажите откровенно, мой отец терпит нужду?

— Как и большинство наших граждан.

— А вы не смогли бы ему передать небольшую сумму денег? При нашей встрече я предложить не решился.

Отец Артемий взять деньги из рук американского проповедника отказался.

— Вы ему передайте лично, — сказал он. — Иван Григорьевич здесь будет в следующую пятницу. Я за вами заеду. Мы потом осмотрим новый православный собор. Его выстроили на пожертвования прихожан.

— Это при вашей-то бедности? — изумился гость.

— Что при бедности жертвуется, надолго остается. А если строится громадой, то, значит, навсегда.

— Что есть «громада»?

— По-русски это община, по-французски — коммуна. Наша громада берет свое начало от Киевской Руси. И потому Русь была и осталась громадной.

Отец Артемий уже имел представление о русских эмигрантах, просвещавших будущего эмиссара. Вряд ли они толком объясняли, что такое «громада», и он просвещал гостя по-своему:

— Нас пытаются дробить: живите каждый по себе. Но желание наших доброхотов неисполнимо. Мы дети громады, а это единое стремление к возвышенной цели. И я, бывший политработник Советской армии, с чувством долга принял сан священника, чтоб сохранить славянскую громаду.

— Коль вы бывший советский политработник, значит, в Бога не верите?

— Верю, — степенно отвечал отец Артимий. — Верю. Если Бог справедлив.

— Иным он и не может быть.

— И все-таки наш Бог отличается от вашего, — заметил отец Артемий.

— Чем же?

— Ваш учит безропотно подчиняться, наш остался языческим, и потому учит: если тебя сбили с ног, не позволяй себе долго лежать, иначе сбивший тебя растопчет.

Выслушав отца Артемия, гость не сразу ответил. Они еще долго колесили по городу, а когда в синих сумерках скудными огнями обозначила себя Николаевка — село, где родился и вырос этот необычный для понимания славянской души проповедник, признался гостю:

— В вашем страстном объяснении есть рациональное зерно. Но дай-то бог, чтоб оно легло в благодатную почву.

Отец Артемий, доставив проповедника обратно в гостиницу, вернулся в «Автосервис».

Когда Михаил Спис рулил в Прикордонный, Эдуард Смит звонил в Киев, докладывал о знакомстве с православным священником.

— Держите с ним связь, — получил благословение секретаря посольства.

Глава 34

Утром следующего дня Михаил Спис приехал к тетке. Тетка угостила племянника чаем с клубничным вареньем и ватрушками собственного приготовления. От ватрушек исходил запах сдобного пряника. Этот запах Михаилу напомнил родительский дом.

— Такие аппетитные ватрушки пекла мама, — не удержался от похвалы внимательный племянник.

— Для тебя старалась. Ты же у нас сегодня вроде именинник.

— Не вроде, а точно, — бодро ответил Михаил, продолжая отведывать угощение. — В старые добрые времена по этому случаю выставляли на стол горилку. Конечно, выставлял именинник. Я и рад бы, но деньги зажилил, передал Христине, а то она уже два месяца без копейки…

— Сколько же тебе, Миша? — спросил Иван Григорьевич, присаживаясь к столу.

— Вроде сорок, к сожалению, — ответил именинник.

— А почему «к сожалению»?

— Скажем, стукнуло бы мне сейчас сорок пять и увольняли бы меня сегодня, глядишь, улыбнулась бы приличная пенсия. Правда, в нашей державе офицерская пенсия не выше оклада мэрской уборщицы. — И, повернувшись к Ивану Григорьевичу,